Фрау Кроль давно удалилась – она вдруг заметила, что забыла надеть челюсть. Курт Бах пожирает взглядом знатока голые смуглые плечи Лизы, но, не встретив ответной любви, смывается.
– Старик умрет? – спрашивает Лиза.
– Вероятно, – отвечает Георг. – Удивительно, что он уже давно не умер!
От Кнопфа выходит врач.
– Ну как? – осведомляется Георг.
– Печень. Она у него уже давно болит. Не думаю, чтобы он на этот раз выкрутился. Печень разрушена. Один-два дня – и конец.
Появляется жена Кнопфа.
– Значит, спиртного ни капли! – говорит ей врач. – Вы его спальню осмотрели?
– Очень тщательно, доктор. Дочери и я. И мы нашли еще две бутылки этого чертова зелья. Вот они!
Она показывает бутылки, откупоривает их и собирается вылить содержимое.
– Стоп, – говорю я. – В этом нет прямой необходимости. Главное, чтобы их не выпил Кнопф, верно, доктор?
– Разумеется.
Разносится крепкий запах хорошей водки.
– А куда я их дома дену? – жалобно спрашивает фрау Кнопф. – Он же везде отыщет. У него прямо собачий нюх.
– Мы можем освободить вас от этой заботы.
Фрау Кнопф вручает по бутылке мне и врачу.
Врач бросает мне многозначительный взгляд.
«Что для одного погибель, то для другого только песня», – говорит он и уходит.
Фрау Кнопф закрывает за собою дверь. Во дворе остаемся только мы трое
– Георг, Лиза и я.
– Врач тоже считает, что он не выживет? Да? – спрашивает Лиза.
Георг кивает. В предрассветной темноте его пурпурная пижама кажется черной. Лиза пожимается от холода, но не уходит.
– Servus,[16] – заявляю я и оставляю их одних. Сверху я вижу вдову Конерсман; она как тень ходит дозором перед своим домом. Видно, все еще подстерегает Брюггемана. Через некоторое время я слышу, как внизу осторожно затворяют дверь. Я смотрю в ночь и думаю о Кнопфе и об Изабелле. Уже задремывая, вижу, как вдова Конерсман пересекает улицу. Вероятно, она думает, что Брюггеман спрятался где-то здесь, и освещает наш двор, разыскивая его. Передо мной на подоконнике все еще лежит водосточная труба, с помощью которой я однажды так напугал Кнопфа. Я почти раскаиваюсь в этом. Но вдруг замечаю движущийся по двору круг света и не могу устоять перед соблазном. Осторожно нагибаюсь и низким голосом вдыхаю в трубу слова:
«Кто беспокоит меня?» И добавляю глубокий вздох. Вдова Конерсман цепенеет, пораженная. Затем дрожащий круг света судорожно скользит по двору и памятникам.
– Да смилостивится Бог и над твоей душой, – шепчу я в трубу. Я бы охотно скопировал голос Брюггемана, но удерживаюсь: за то, что я сказал
до сих пор, Конерсманша не может обвинить меня, если бы даже она выведала, что именно происходит.
Но ей не удается выведать. Она крадется вдоль стены, выходит на улицу и как бешеная мчится к двери своего дома. Я слышу еще, как у нее начинается икота, затем наступает тишина.
← предыдущая | следующий раздел → |