Марилл сидел на цементной террасе отеля и обмахивался газетой.
Перед ним лежало несколько книг.
– Идите сюда, Керн, – крикнул он. – Приближается вечер. В это время зверь ищет одиночества, а человек – общества. Как поживает ваше разрешение на пребывание в стране?
– Продлили на неделю. – Керн присел рядом с ним.
– Неделя в тюрьме – это большой срок, неделя на свободе – маленький. – Марилл ударил по книгам, лежавшим перед ним. – Эмиграция заставляет повышать образование. На старости лет я еще занимаюсь английским и французским.
– Временами я не могу слышать слова «эмигрант», – угрюмо сказал Керн.
Марилл засмеялся.
– Чепуха! Вы находитесь в чудесном обществе. Данте был эмигрантом. Шиллер должен был удирать. Гейне, Виктор Гюго. Это лишь некоторые. Взгляните-ка на небо. Видите эмигрантку Луну – нашу бледнолицую сестрицу? Да и матушка Земля в солнечной системе – тоже эмигрантка. – Он подмигнул Керну. – Может, лучше, если б всей этой эмиграции не было? А вместо людей существовали бы только горящий газ да пятна на солнце. Такой вариант вас устраивает?
– Нет, – ответил Керн.
– Правильно. – Марилл снова начал обмахиваться газетой, – Вы знаете, о чем я только что читал?
– О том, что в засухе виноваты евреи.
– Нет.
– О том, что осколок гранаты в животе – истинное счастье для настоящего мужчины.
– Тоже нет.
– О том, что все евреи с жадностью накапливают состояния, и поэтому все они – большевики.
– Неплохо. Дальше.
– О том, что Христос был арийцем. Внебрачным сыном германского легионера.
Марилл засмеялся.
– Нет, вы не отгадаете. Я читал брачные предложения. Послушайте-ка! «Где тот дорогой симпатичный мужчина, который хочет сделать меня счастливой? Женщина с глубокой душой, достойным, благородным характером, любящая все доброе и прекрасное и имеющая первоклассные знания в руководстве отелем, ищет родственную натуру в возрасте тридцати пяти – сорока лет, с хорошим заработком». – Марилл поднял глаза. – В возрасте тридцати пяти – сорока! Сорок один уже исключается. Вот это уверенность, правда? Или вот еще. «Где мне найти Тебя, мое Дополнение! Проницательная, веселого нрава леди и домашняя хозяйка, не разбитая повседневной жизнью, темпераментная и душевная, обладающая внутренней красотой и пониманием товарищества, желает найти себе джентльмена с достаточным доходом, любящего искусство и спорт, и в то же время – хорошего супруга», – прекрасно, правда? Или возьмите вот это: «Одинокий человек пятидесяти лет, но выглядящий моложе, чувствительный, круглый сирота…» – Марилл остановился. – Круглый сирота. В пятьдесят-то лет! Достойное сожаления существо – этот наивный пятидесятилетний!
– Вот, мой дорогой! – Он протянул газету Керну. – Две страницы! Каждую неделю целых две страницы, и только в одной газете! Вы только посмотрите на заголовки, тут все дышит любовью, добротой, товариществом, дружбой! Настоящий рай! Эдем в пустыне политики! Это оживляет и освежает. Сразу видно, что в наши жалкие времена есть еще много хороших людей. Такие вещи возвышают, правда?
Он отбросил газету.
– Почему бы не написать так: комендант концентрационного лагеря с нежным сердцем и глубокой душой…
– Он наверняка считает себя таким, – сказал Керн.
– Конечно. Чем примитивней человек, тем больше он собой доволен. Посмотрите на предложения. – Марилл ухмыльнулся. – Какая пробивная сила! Какая уверенность! Сомнение и терпимость – это черты интеллигентных людей. Поэтому они и продолжают погибать. Сизифов труд… Одно из самых глубоких изречений человечества.
– Господин Керн, вас кто-то спрашивает, – неожиданно сказал кельнер отеля взволнованным голосом. – Кажется, не из полиции.
– Хорошо, я сейчас приду.
Он не сразу узнал бедно одетого мужчину. Ему казалось, будто в матовом стекле фотоаппарата он видит расплывчатое, неясное изображение, которое постепенно становилось все резче и резче и принимало знакомые черты.
– Отец! – вымолвил он с испугом.
– Да, Людвиг.
Старый Керн вытер пот со лба.
– Жарко, – сказал он с кислой улыбкой.
← предущий раздел | следующая → |